Статья - "Любовь есть". Четан.

  Начало

                                  Любовь есть

 

«Любовь – это река, которая несёт вас к океану. Если вы хотите остаться там, где вы вошли в неё, если вам нравится этот берег, этот пейзаж – у вас ничего не выйдет, потому что река всегда движется, и вы не можете остаться там, где вы были вчера. Вы можете, конечно, построить дом на берегу реки, но вы всегда будете чувствовать, что любовь проходит мимо вас. Эта река специально создана для того, чтобы доставить вас в океан, в этом её истинное назначение».

Шимаджи

 

Мы встретились впервые в медитационном Ошо-лагере, но тогда ещё не стали близки – только едва познакомились, как-то особо не заинтересовавшись друг другом – наши пути на тот момент лишь пересеклись, ещё не приняв общего направления.

Позже я узнал, что для Шимаджи тот лагерь был первым опытом медитации и сознательного духовного поиска. Она на тот момент только недавно разошлась с мужем, который был воплощением  материализма и комфортной социальной жизни, и пытаясь вырваться за пределы своей привычной реальности обратилась к эзотерике. Её брат был посвящён в суфийскую традицию, и он привёз её на Инлакеш – фестиваль Танцев Всеобщего Мира, где в качестве основных практик были пение и танцы. Шимаджи рассказывала, что там её глубоко затронули сами духовные практики, а вот отношения между участниками фестиваля были несколько отстранённые, все группировались вокруг своих костров и не было там в обыденной жизни той атмосферы единства, которая возникала в кругу, во время пения зикров.

Когда Инлакеш уже заканчивался, рядом – по соседству в лесу, начался ежегодный медитационный лагерь последователей Ошо. И одна знакомая с Инлакеша попросила Шимаджи помочь её перенести палатку туда. В Ошо лагере их сразу встретили дружелюбные ребята – санньясины из Воронежа и помогли поставить палатку. Они познакомились, разговорились, и Шимаджи ощутила там пространство любви, близости, единения – то, чего как раз и не хватало ей на Инлакеше. Она решила сходить на утреннюю медитацию, и осталась ночевать в палатке своей знакомой на территории лагеря. В эту ночь она пережила необычайное глубокое ощущение единства, единения с миром – она была дома здесь, посреди этого леса, в этом лагере, с этими людьми. Так Шимаджи оказалась в пространстве Ошо. Там она встретила человека, ставшего для неё учителем – Сумирана, и обрела своего Мастера – им стал для неё Ошо.  В итоге, за три недели пребывания в лагере и пройдя путь от ничего не знающего новичка к сознательному ученику, Шимаджи задалась вопросом, как ей жить дальше так, чтобы то духовное измерение, которое она здесь открыла, стало частью её повседневной жизни. Она начала спрашивать у людей в лагере – они были для неё более опытными товарищами, начала спрашивать – что они будут делать потом, когда лагерь закончится. Они в основном не собирались делать ничего особенного – просто работать, ждать следующего лета, иногда встречаться в городе, медитировать, но не более того. А Шимаджи оказалась так глубоко затронута тем пространством любви, в котором она ощутила себя попав в лагерь, что для неё всё это было немыслимо. И вот, где-то уже ближе к концу лагеря, она задремала под деревом, и как бы и не совсем во сне, и не совсем наяву увидела отчётливые картины из жизни коммуны – как люди вместе живут, медитируют, общаются в общем духовном пространстве. Это было подобно озарению, и в то же время как приказ – приказ жить так - подчинив свою жизнь чему-то главному – поиску истины, любви, счастья – и не только раз в году летом в лагере, а постоянно, всегда.

А на тот момент Шимаджи уже подружилась со многими в лагере, и в том числе и с некоторыми организаторами. И она с этой идеей коммуны обратилась к П., и предложила провести круг на тему коммуны, чтобы как-то привлечь к этому внимание людей. Это было  для Шимаджи непростым таким решением – заявиться на проведение беседы о коммуне – всё же она по сравнению со многими там была новичком, человеком со стороны. Она здесь пошла против своей склонности оставаться в тени, и взяла на себя ответственность за проведение круга. Круг был внесён в расписание, и в назначенное время люди собрались – человек десять, пятнадцать.

Я тоже как-то мимоходом там поприсутствовал, но меня то, что там происходило, не очень тогда затронуло, и я предпочёл пойти в баню – в прямом смысле этого слова, как раз в это время была ещё и баня запланирована. Так что о том, что произошло на круге, я знаю в основном со слов Шимаджи.

Так вот, там интересная и оживлённая дискуссия разгорелась. И очень активно в ней принимал участие один, ещё не знакомый Шимаджи санньясин. И он как-то даже на Шимаджи наезжал, и спорил, и что-то доказывал. В итоге так ничего конкретного конечно не решили, но вопрос о коммуне по крайней мере опять всплыл и ожил. А после круга этот санньясин, С., подошёл к Шимаджи, и обнял её и сказал, чтобы она близко к сердцу его нападки не воспринимала – это всё, мол, спектакль для других, и что вообще она молодец, что о коммуне заговорила. И оказалось, что С. уже как раз здесь в лагере с небольшой коммуной живёт, в которой он лидер и главный идейный вдохновитель. И он пригласил Шимаджи к ним присоединиться. Вот так интересно получилось, что Шимаджи сразу же оказалась в коммуне. К тому времени в коммуне С. было четверо взрослых и двое детей. В городе они жили то в одной квартире, то разделялись и жили в разных квартирах, но почти каждый день встречались и проводили время вместе. Коммуна собиралась ехать в Ауровиль – это автономная область в Индии, созданная последователями Шри Ауробиндо и Матери, где организованы благоприятные условия для развития духовных сообществ. По крайней мере у коммунаров была такая идея, что там они реализуют свое видение коммуны в полной мере, и что в России это сделать невозможно. И они много об этом говорили, и ещё будучи в лагере всех санньясинов уже заранее приглашали к себе в гости.

 Так вот, коммуна собиралась ехать в Ауровиль, но пока не насовсем – а так, разведать положение вещей, закрепиться там, освоиться, а уж затем полностью переезжать. И поэтому детей они в этот раз брать с собой не собирались. И Шимаджи тоже не собиралась с ними пока ехать – она работала ещё тогда в школе учительницей, и не могла свою работу бросить. И поэтому было решено детей оставить с ней, к тому же у неё и свой сын был им примерно ровесником. Ему тогда 10 лет было, а ребятам – одному 9 другому 11. И вот осенью они к ней переехали, там рядом в школу пошли – и у них такая коммуна в коммуне образовалась – Шимаджи и трое мальчишек. Остальная коммуна жила в другом месте и готовилась к поездке. Но они в последний момент переиграли – приехала бывшая жена С. с сыном и тоже присоединилась к коммуне, и детей всё-таки решили оставить с ней – чтобы Шимаджи была посвободнее, и могла ходить больше на медитации и вообще своим временем распоряжаться. Ну и фактически Шимаджи таким образом из коммуны выбыла, хотя формально её никто и не выгонял. Но на текущей момент какого-то реального участия в жизни коммуны у неё не было. Су., бывшая жена С., осталась с детьми, а остальные коммунары уехали в Ауровиль.

Вскоре Шимаджи ушла с работы, на которой проработала почти 10 лет. Она была учительницей начальных классов, и эта работа очень много для неё значила. Но после лагеря, после коммуны – внезапно она потеряла смысл. И Шимаджи ушла, можно сказать в никуда. У неё не было представлений о том, как именно она будет жить дальше. Она шла не к чему-то, а скорее от чего-то. И страх перед неизвестным был, как она говорила, меньше страха остаться и умереть в известном.

Она осталась без работы, в свободном пространстве. Что делать? Никаких чётких планов. Конечно, она знала, что всегда может заработать себе на жизнь. Но как, и на какую именно жизнь? Куда двигаться дальше?

Мама сказала Шимаджи идти на ярмарку вакансий – искать работу, она собралась пойти – делать-то всё равно нечего. И пошла, но не на ярмарку. А как-то интуитивно пошла, пошла – и пришла в один эзотерический центр, куда их с коммуной приводили однажды на этно дискотеку. Шимаджи тогда там мимоходом побывала, но какое-то ощущение от этого места у неё осталось, и вот её туда снова притянуло. Там опять была этно дискотека. В тот период туда приходили многие санньясины Ошо и фактически это был центр Ошо медитаций. Хозяином этого центра был Гахан, и хотя он тоже принял санньясу, но основным духовным путём для него была магическая школа, в которой он занимался давно и глубоко. В общем, пространство у него в центре было своеобразное – оторванное такое, что входишь, и сразу как будто оказываешься в другом измерении. Гахан много работал с энергиями и это, конечно, чувствовалось. Шимаджи увидела его тогда впервые и что-то в нем ее заинтересовало. Она тоже заинтересовала его и они познакомились. Тем же вечером, после дискотеки, Гахан предложил ей работу координатора своего центра. Шимаджи это предложение очень привлекло – это было как раз то, что нужно, прямо в точку. Но было и одно достаточно трудное условие – для того, чтобы эту работу делать, там нужно было жить – иначе просто невозможно себя этому полностью посвятить. А ребёнка туда никак было не взять – там жилых комнат вообще не было – только кухня, душевые и зал, который на ночь превращался в спальню. И тут потребовалось такое тотальное решение – оставить ребёнка и дом ради этой духовной работы и новой жизни. А что ещё было делать? Не поворачивать же назад. И Шимаджи согласилась.

И тут у неё очень сильные проработки начались, потому что Гахан был такой выраженный лидер, и он в этой роли себя хорошо чувствовал и умел, что называется поработать с эго. А Шимаджи в роли ученицы была, и можно сказать шла в полную сдачу. А там всякое происходило – и разные магические ритуалы, и жертвоприношения и вообще чёрт знает что. Но Шимаджи самое главное чувствовала – что некая высшая сила её ведёт, и чувствовала доверие к этой силе, и это доверие помогало через все трудности и всю тьму двигаться вперёд, к свету. Потому что ведь и много хорошего, светлого там было – и любовь, и медитации и люди, ради которых Шимаджи там была и работала. Да и сам Гахан, при всей своей закрытости, всё же любил её по-своему и был действительно духовным искателем, пусть и на своём таком, не вполне светлом пути.

А я бывал там у Гахана ещё до Шимаджи, и на дискотеках, и на других мероприятиях. И вот как-то мне Шимаджи звонит, и говорит: «Привет! Это Маша из лагеря (она тогда ещё Машей была), помнишь меня? Приглашаю тебя к нам в центр на медитации и на дискотеку. Приходи!»

А я её не очень-то помнил, особенно так, чтобы по телефону узнать. Но куда она меня приглашала знал, и решил сходить. Вот тогда-то всё и началось.

Я увидел её, и меня к ней очень потянуло. Мне было так одиноко тогда, и плохо, и как-то безысходно даже. Я поэтому вобщем-то и пришёл. Так вот мы сели рядом чай пить – за общим столом – и она меня спросила: «Как дела?». И искренне так в глаза посмотрела. Я ответил честно: «Плохо». И она положила руку мне на лоб, я закрыл глаза, и мы как будто взлетели вместе высоко-высоко. А когда вернулись – было такое чувство, что мы знаем друг друга давным-давно.

Шимаджи пригласила меня прийти к ним на презентацию тантрического семинара.  А я уже влюбился в неё, и был на всё согласен. Был, правда, потом трудный момент, когда мне последние сто рублей нужно было отдать, чтобы после презентации остаться на занятие, но  я решился всё-таки. А потом занял денег и пошёл на двухдневный семинар. Мы тогда очень сблизились – нас так и тянуло друг к другу – и физически и душевно.

После семинара я не мог вернуться домой – приехал, и всё ходил кругами и думал, куда пойти. Позвонил другу – к нему нельзя, у него девушка. Походил, походил – и решился Ксюше позвонить – она тоже с Шимаджи и Гаханом там в ашраме жила. Мы с ней давно уже были знакомы, и у нас даже вроде роман завязывался, но как-то не сложилось, и мы остались хорошими друзьями. А Шимаджи с ней знакома была по лагерю, и на группе Сумирана они вместе были. И через какое-то время она её в помощницы в центр пригласила, и они там вместе стали работать и жить. Так вот, я позвонил Ксюше и спросил, нельзя ли у них переночевать, потому что раньше, как я знал, там иногда после семинаров можно было остаться. Вообще, достаточно дерзкий с моей стороны был вопрос, учитывая зародившиеся у нас с Шимаджи взаимные чувства и то, что она была девушкой Гахана. Но я как-то уже от безвыходности решил рискнуть. Ксюша пошла спросить и через минуту ответила, что нельзя. Я пошёл домой, где всё казалось мне чужим и удручающим.

Я всё думал о Маше, представлял, как мы с ней будем встречаться, как я устроюсь на работу, и буду снимать комнату там, на Васильевском, поближе к ней, и она будет ко мне приходить. Я тогда учился ещё в университете на психолога. Жил с мамой, ну и в общем вёл такой несамостоятельный образ жизни, с которым мне хотелось покончить. Мне хотелось начать новую жизнь, найти работу, отдельное жильё и девушку, с которой я бы там жил. Мне не хватало любви, и встретив Машу, я ощутил такую волну, которая захлестнула меня с головой. Я знал, что хочу быть с ней, но не знал, как сделать первый шаг.

Она позвонила мне спустя пару дней после семинара и предложила встретиться. Я был вне себя от волнения и радости. Мы решили встретиться в «Другом Мире», и она попросила меня взять с собой карты Ошо Дзен Таро – Ксюша рассказывала ей, что я умею делать расклады. Я собрался, и выехал.

Мы встретились в кафе в «Другом Мире». Шимаджи была непривычно одета – в обычную городскую одежду – раньше я видел её в ашраме совершенно в другом образе. Она нравилась мне такой – обычной и в то же время неземной и возвышенной. Мы сидели за столиком и целовались, пили чай. Затем я достал карты и стал делать расклад. Там была карта «Молния» - это крушение старого, внезапный взрыв и переход к  новой жизни. Мне хотелось быть с ней, и я надеялся, что суть этого перехода заключается в том, что мы будем вместе.

Через какое-то время мы вышли на улицу и пошли не спеша в сторону метро, но не к «Нарвской», а на «Технологический институт», так чтобы по пути погулять и побыть ещё вместе. Мы увидели невдалеке церковь с чёрными куполами и решили зайти в неё. Там шла служба и красиво пел хор. Мы постояли там какое-то время, и у меня было такое чувство – что это наше венчание, хотя я никогда раньше на венчании не был, и вообще к православию относился так себе.

Наша прогулка была наполнена каким-то волшебством, и нам было так хорошо вместе, мы заходили в какие-то необычные магазинчики сувениров, и казалось, будто они возникают, только когда мы появляемся рядом, как в сказке, а затем исчезают вновь – такими они были странными.

Когда мы подошли к метро, я как-то замялся. Я не понимал ещё, насколько серьёзны наши отношения, и означает ли это наше свидание, что мы теперь вместе – и если означает, то почему Маша собирается ехать обратно в ашрам. Нужно было сделать какой-то шаг, но я спасовал и просто посадил её в метро, не имея никаких определённых планов на будущее.

На следующий день мы переписывались смс-ками по телефону, и Маша написала, что любит меня. Я ответил, что тоже люблю её. И, несмотря на это, я всё же не решался взять на себя ответственность за наши отношения, и что-либо предпринять. Я ждал, что всё сложится само собой, и собственно, так оно и сложилось.

На следующий вечер я поехал к сестре и остался у неё ночевать, и вдруг раздался неожиданный звонок по мобильному телефону, и Ксюша сказала мне, что они ушли из ашрама и едут с Машей ко мне. Я сказал, что тоже сейчас приеду, быстро собрался и, поймав машину, поехал домой. Всё это было настолько невероятно, что казалось сном – вот она Маша – со мной, у меня дома. Я не понимал ещё, что всё это значит, и что будет дальше, да и не думал об этом. Просто мы были вместе, и Ксюша была тут, и мы сидели в моей комнате как в каком-то волшебном замке, а вокруг кипела совсем другая жизнь. У нас с мамой возник конфликт, и мы решили уехать к Шимаджи, а Ксюша вернулась обратно к Гахану.

Так Шимаджи снова оказалась дома, с сыном и мамой, но уже не одна, а вместе со мной, и это стало началом нашей совместной жизни.

За те пять месяцев, что Шимаджи жила в ашраме, её связь с домом и прежней жизнью разорвалась, и тот дом, в котором она жила с детских лет, уже перестал быть для неё домом, а стал просто квартирой. Так что это не было возвращением к старому, а скорее продолжением пути. Она получила бесценный опыт там, у Гахана и начала раскрываться как ведущая медитаций и как учитель, что Гахан не очень-то хотел принимать. Это отчасти и послужило причиной их разрыва и нашей встречи. Там Шимаджи реализовала себя как ученица, а со мной ей предстояло реализовать себя в качестве учителя. И это будет долгий путь, длиной в несколько лет.

 

Глава 1

И вот мы оказались у неё. Я чувствовал себя немного неловко – мама Шимаджи как-то с подозрением ко мне отнеслась – я почти на 12 лет младше Шимаджи, и, по-видимому, в глазах мамы выглядел несолидно. Я и сам начал комплексовать по поводу нашей разницы в возрасте, но проявлялось это обычно на людях, а когда мы оставались наедине, проходило. Я так был не укоренён в своём центре, что моё восприятие сильно зависело от мнения окружающих, и я то налюбоваться не мог на Шимаджи и видел её просто красавицей, то она казалось мне какой-то непривлекательной и даже старой, что конечно было смешно, учитывая, что ей тогда было 32 года. Я познакомился также с её сыном – Иваном, который сразу стал развлекать меня карточными фокусами и проверять на прочность разными шутками и тестами. Через какое-то время он подложил мне список имён, где моё имя значилось, по-моему, пятым или шестым. Там были упомянуты все известные ему мужчины Шимаджи, которые предшествовали мне, - наверное, чтобы я не зазнавался.

Что касается наших с Шимаджи отношений, то были и трудности, конечно. У меня почти сразу стали возникать сомнения в моей к ней любви, о чём я ей открыто заявлял, и что причиняло ей сильную боль и страдания. Эти мои сомнения чередовались с периодами внезапно открывающихся глубоких чувств, и позже я научился помнить об этих чувствах и верить в свою любовь, даже когда и не ощущал её непосредственно. Я и Шимаджи просил не верить мне, в те моменты когда я говорю что не люблю её, и постепенно она поняла меня и научилась жить с этим.

В целом, не считая этих внезапных сомнений в том, что любовь есть, наша жизнь проходила поначалу в таком беззаботном парении. Мы совершенно не думали о том, что делать дальше, и пребывали в состоянии доверия и принятия всего, что приносит нам жизнь. И буквально через какой-то короткий промежуток времени, через несколько дней или может быть неделю, у Шимаджи случилось первое сатори. Это произошло во время расклада Ошо Дзен Таро. Ей выпала тогда карта «Обусловленность», там изображён лев в привязанной к нему овечьей шкуре. Я комментировал карту, и помню в какой-то момент стал буквально видеть, ощущать то, что происходило с Шимаджи. А она очень близко подошла к своему центру, и я чувствовал, что вот-вот она осознает себя, и я говорил ей: «остановись!», потому что видел, что ум её ищет то, что не нужно искать, что находится прямо здесь и сейчас, и что любой поиск является движением от этого. И я всё повторял: «Остановись, остановись, ты уже здесь!». Не знаю, откуда приходили ко мне эти слова, и как я мог знать, что происходит с ней. Я видел, как она всё замедляется и замедляется – и внезапно – всё, остановка, и тишина. Она была там, без тени сомнения, она была там, и я был свидетелем этому. У меня было потом чувство, что я повис на балконе, и изо всех сил держусь руками за перила, лишь бы не упасть туда, где оказалась Шимаджи.

Это её состояние продолжалось около недели, и я тогда и назвал её впервые Шимаджи. Само это имя состоит из двух частей. Шима означает любовь, а «джи» - традиционная на востоке добавка к имени, при обращении к реализованному мастеру. Таким образом, «Шимаджи» можно перевести как «реализованная любовь». Так вот, в эту неделю я сам оказался в необычном для себя состоянии принятия того, что есть. Я, помню, говорил тогда, что «я не страдаю от того, что страдаю». То есть я, по-прежнему, испытывал страдания на уровне личности, но наряду с этим страданием и внутренней неудовлетворённостью, возникало принятие того, что так и должно быть, и это принятие приносило чувство глубокого расслабления и покоя. Мы с Шимаджи тогда много гуляли, разговаривали, она описывала мне своё состояние, и помню, изобретала различные техники медитации – немного абсурдные, и всё же передающие суть того, как она тогда переживала реальность. Одна из этих техник заключалась в том, чтобы строить замки из песка на берегу моря, строить с полной вовлечённостью, с интересом, строить тотально, а затем наблюдать, как их смывает приливная волна. Она рассказывала мне это, и говорила, что так и нужно жить – строить, верить в то, что ты строишь, но всегда быть готовым к тому, что всё это рухнет, будет смыто волной. И осознание того, что всё будет смыто – оно придаёт остроту переживания жизни и позволяет более полно прожить каждый момент. Вот так мы и проживали с ней тогда каждый момент, и просто плыли в потоке настоящего. Я тогда взял себе имя Рамеш – под воздействием книги Рамеша Балсекара «Сознание говорит».

А затем я испугался, испугался того, что она останется там, по ту сторону моей реальности, в измерении, которое мне не удалось постичь, и я потеряю её. А я не хотел её терять. Я хотел быть с ней, и чувствовать себя нужным,  и однажды я спросил её: «А как же я?». Я понимал так, что для неё ничто теперь не имеет значения, что она свободна от привязанностей к чему-либо, и поэтому ощутил, что могу её потерять. И этот вопрос вернул её обратно – в мир привязанности, несвободы, рабства. Сатори закончилось также внезапно, как и началось. Мы снова оказались на одном этаже реальности, но отголоски того, что случилось тогда, навсегда изменили нашу жизнь.

Дальше встал вопрос – что делать. Мы оба не работали, кое-какие деньги у нас ещё оставались – что-то я получил за свою работу на рекламной акции месяц назад, что-то нам дала Ксюша – доход с последнего семинара у Гахана. Идти и устраиваться куда-то не хотелось, и мы решили проводить медитации в «Другом Мире». Я обзвонил знакомых по лагерю санньясинов, сделали рекламу, и арендовали помещение – по вместительности – человек на 10 – 15. Я, помню, всё переживал, что все не поместятся, потому что только по телефону пригласил человек 50. И в результате на первом занятии было 5 человек – и почти никого из тех, кому я звонил. В общем, это было неплохо, потому что занятие состоялось, и очень сильное, глубокое занятие, и за аренду мы заплатили, и даже ещё что-то осталось – но, конечно, не деньги на жизнь, рублей 100 или 200.

А проводили мы джиббериш и спонтанные танцы. Всё вместе это называлось no-mind – «не ум». После джиббериша (это говорение на незнакомом языке – тарабарщина, которая широко используется в Ошо медитациях, чтобы очистить ум и высвободить через эту экспрессивную, ничего не значащую речь подавленные эмоции), так вот, после джиббериша была стадия тишины, где я иногда говорил разные направляющие слова – примерно в том же состоянии, как когда подвёл Шимаджи к переживанию остановки ума. Затем следовала стадия спонтанных танцев, которую проводила Шимаджи. Спонтанные танцы были для неё самой очень сильной техникой, которую она практиковала и даже немного проводила ещё будучи у Гахана. Она рассказывала об одном своём переживании, когда во время танца вдруг почувствовала, будто кто-то касается её щеки, и лишь затем осознала, что это она сама прикоснулась к своему лицу рукой – настолько глубоко она вошла в состояние спонтанности и сдачи, что тело действительно двигалось без контроля сознательного ума. Я хоть и был знаком с техникой латихана (медленного спонтанного танца) раньше, но действительно пережил это состояние спонтанного непроизвольного движения только с Шимаджи.

Мы остались довольны первым занятием, хотя я был несколько разочарован количеством пришедших людей – я, признаться, ожидал большего, но как я понял потом, то, что занятие вообще состоялось было очень и очень хорошо. Мы провели ещё два или три занятия, и у нас начались конфликты. С моей стороны стала возникать претензия на духовное лидерство, и мне казалось, что я лучше знаю, как нужно проводить медитации, и что моя часть должна быть больше, чем у Шимаджи. Мы пытались как-то договориться, проводить по очереди, но та гармония, которая была вначале и которая могла бы вести и дальше, оказалась утрачена. И постепенно занятия прекратились. Затем встал вопрос на что жить, потому что деньги у нас уже реально заканчивались, и надо было что-то с этим делать. И у меня возникла идея вписаться в мамин бизнес – она вместе с моей сестрой занималась продажей цветов. У сестры была торговая точка, а мама хотела заниматься озеленением офисов, домов и доставкой растений. И вот мы пришли к маме, и она нас приняла, даже несмотря на мой такой резковатый уход к Шимаджи. И мы стали работать. И тут моё эго проявилось ещё больше, чем в проведении медитаций. Я ощутил себя главным, во мне открылся этакий бизнесмен, руководитель.

Затем мы ещё одного друга, с машиной, пригласили в этот проект. А проект заключался в организации презентаций в бизнес центрах, показе комнатных растений и рекламы озеленения офисов. Мы звонили и договаривались с директорами бизнес центров, затем отвозили туда цветы и стояли там в холле рядом с этими цветами раздавая листовки с рекламой. Какие-то цветы покупали прямо там, и с этого мы имели небольшой доход. Озеленение офиса никто делать не хотел. Мои представления о себе, как о крутом бизнесмене не выдержали проверки реальностью, и мы с Шимаджи чувствовали себя плохо там, в этих бизнес центрах, занимаясь непонятно чем. Для неё это был особенно резкий переход – после ашрама, после того состояния, которое она пережила недавно, оказаться в самом центре обыденной социальной жизни, рядом со мной, одной своей частью действительно стремящимся к медитации и духовному пробуждению, а другой – к укреплению позиций своего эго. Мне то и дело приходили мысли о том, что нам нужно жить обычной мирской жизнью, а медитировать и заниматься духовной жизнью по вечерам и в свободное время.

Вскоре мы узнали, что Шимаджи беременна. Это было неожиданностью, и я тогда не чувствовал, что готов стать отцом. Но она твёрдо решила рожать, независимо от моего решения – я был волен остаться или уйти, - она взяла на себя всю ответственность за будущего ребёнка. Это было правильным решением, и я благодарен Шимаджи за это, к тому же вскоре моё отношение к отцовству изменилось в лучшую сторону. За время беременности мы с Шимаджи проделали большой путь.

Так как цветочный бизнес не удался, я решил устроиться на работу. Я просматривал объявления с вакансиями и мне приглянулось одно - о работе менеджером по продаже рекламы в газете «Мой Район». Тогда эта газета только появилась, и там обещали и карьерный рост и перспективы и молодой коллектив. И в какой-то моей части всё это очень откликалось – у меня было достаточно сильное стремление к богатству, положению, социальной реализации. И я устроился туда. Зарплата там была не очень большая, зато брали без опыта работы, и я планировал там этот опыт получить, поработать год, а затем перейти в «Деловой Петербург», где платили гораздо больше. В общем, собирался сделать карьеру. А Шимаджи мы решили устроить на какую-нибудь работу с официальным оформлением, чтобы она потом могла уйти в декрет и получить пособие на ребёнка. Нашли одну фирму, на Васильевском острове, там нужны были менеджеры для работы на телефоне – продавать компьютерные юридическо-правовые программы – справочники для бухгалтеров, юристов и бизнесменов. Работать нужно было в офисе, пять дней в неделю. Для Шимаджи это конечно был ужасный опыт, потому что она никогда так не работала. В школе она была действительно на своём месте, и работала из любви – а тут ей приходилось заниматься совершенно чуждым для себя делом. Первые несколько дней ей ещё было интересно – какой-то азарт в этой работе присутствовал: сколько человек согласятся, до скольких руководителей удастся добраться по телефону… Это было для неё как игра. Но потом эта игра стала превращаться в ежедневную пытку, и это становилось невыносимо. Кроме того, у Шимаджи из-за этой работы начала болеть спина, так как там почти целый день приходилось сидеть, а она была беременна, и её позвоночник был особенно уязвим. Обещания об официальном оформлении и полном социальном пакете оказались фикцией, так что получилось, что работала она там фактически зря. Правда потом Шимаджи говорила, что этот опыт помог ей лучше понять тех людей, которые работают так всю жизнь, и увидеть, как им можно помочь.

Мы работали так примерно месяц. Приходили домой уставшие, как будто больные. Я, тем не менее, всё стремился к успеху, а Шимаджи пыталась найти какой-то выход из всей этой ситуации.

Был май, и по выходным мы уезжали с палаткой в лес, в Орехово – и эти дни становились как бы оазисом среди нашей такой тяжёлой и безрадостной жизни. Мы отдыхали, купались, гуляли в лесу и просто были вместе.

Когда обнаружилось, что официально в декрет будет не уйти, Шимаджи решила уволиться. Она дорабатывала последние дни, и как-то освободилась раньше обычного, и мы договорились встретиться на Васильевском – у меня там были дела по работе. Мне нужно было искать клиентов для заказа рекламы в газете, и я заходил во все магазины, кафе и другие учреждения со своим предложением. А Шимаджи просто ходила вместе со мной – её рабочий день уже закончился. И я чувствовал себя очень некомфортно – мне всё хотелось избавиться от неё, мне казалось, она мешает мне работать, и вообще я не понимал, зачем она за мной «увязалась» - такие у меня были чувства. Мы потом разбирали эту ситуацию, - причина моего дискомфорта была в том, что рядом с Шимаджи у меня возник конфликт с той ролью, в которую я входил на этой работе – этакого успешного, целеустремлённого менеджера, и мне было как-то стыдно им быть при Шимаджи. И она объясняла мне это, и я в какой-то момент сказал: «Постой, если ты продолжишь, то я что-то пойму, и мне придётся уходить с работы». Ну и конечно, я уже знал это. Вся эта работа была игрой моего эго, и мне нужно было уйти. Шимаджи опять оказалась права – она с самого начала не очень-то верила во всю эту затею с моей карьерой. Просто она подыгрывала мне из какой-то своей женской обусловленности, пока это было возможно. Но когда дело принимало серьёзный оборот, она всегда была бескомпромиссна. На следующий день я уволился. Рухнула моя карьера – и мы с Шимаджи всерьёз задумались, что делать дальше. Каких-то определённых планов не было, просто не хотелось делить себя между работой и домом, хотелось быть вместе, заниматься медитацией, жить в согласии со своим высшим я. Нам подвернулась информация про фестиваль «Этнолайф», который должен был в июле проходить в Петяярви, почти на том же месте, где в прошлом году был Ошо лагерь, и мы решили поехать. Денег почти не было, мы немного подрабатывали у моей мамы на посадке газонов и уличных растений, что, кстати, было намного лучше, чем распространение цветов по офисам – всё же на воздухе, да и к тому же ничего строить из себя не нужно – копай себе землю, или сажай цветы. Так вот – денег почти не было, и нужно было как-то окупать поездку и питание. И тут Ксюша, которая хоть и осталась у Гахана, но всё же продолжала с нами общаться, предложила нам участвовать в ярмарке на «Этнолайфе» с продукцией компании «Тенториум». Это сетевой маркетинг по продаже пищевых добавок и косметики на основе продуктов пчеловодства. Там работал один наш общий знакомый, и он туда и нас, конечно, приглашал подписаться, как приглашают обычно все сетевики. Мы решили съездить, посмотреть. Продукция оказалась неплохая, вкусная, но при этом достаточно дорогая. У Ксюши были деньги, и она заключила договор, мы вместе составили ассортимент и отправились на «Этнолайф» в надежде всё это там выгодно продать. Но ничего у нас не получилось, и ещё долгое время то тут, то там у нас по дому валялись коробочки с фито-сбором для принятия ванн. Это единственное, что нам самим не очень пригодилось – а остальное в общем-то пришлось кстати - вот только денег мы на этом не заработали. У нас вообще не очень получалось зарабатывать на том, к чему душа не лежит, и это помогало всё-таки  искать своё дело, своё предназначение - даже в самые трудные, кризисные моменты. А на внешнем плане не получилось с продажей потому, что погода подвела – практически все дни фестиваля лил дождь, и народу собралось очень мало. Ярмарка можно считать не состоялась, да и сам фестиваль совсем не таким получился, как ожидалось. Но мы там зато встретили друзей, пообщались, да и просто отдохнули от города. Под конец фестиваля дождь лил как из ведра,  Ксюша поехала обратно в город, к Гахану - работать, остальные тоже разъезжались и мы с Шимаджи промокшие и замёрзшие решили переставить палатку поближе к тому месту, где должен был быть Ошо лагерь. А там уже некоторые санньясины заранее перед лагерем собирались, и у них была оборудованная стоянка, и тент и костёр. И мы к ним перебрались, а когда всем нужно было уезжать в город, то нас попросили за стоянкой присмотреть до следующих выходных, и еды нам оставили и дров, и мы были очень рады, потому что это значило, что нам не нужно ехать в город и думать, где взять деньги и как дальше жить. У нас у самих на тот момент все запасы еды закончились, а денег было рублей 20 – только на обратную дорогу.

 В общем, нас жизнь как-то подхватила и понесла на ручках, и это было так трогательно, и мы были так благодарны – и жизни как таковой, и этим людям, которые нам помогли, и этому месту, где всё так волшебно складывалось.

Вскоре приехали Мандир и Анупам – главные организаторы лагеря, муж и жена. Мы с ними тогда довольно много общались, ещё до начала лагеря, и как-то даже сблизились по-человечески, хотя потом у нас и возникли серьёзные разногласия. Но в этот раз они нам тоже помогли – взяли помощниками в лагерь и значительно снизили стоимость. Я отвечал за технику – магнитофон, аккумуляторы – чтобы всё работало, и вовремя было на месте. И ещё мы с Шимаджи сладкую лавку решили в лагере открыть – там можно было купить печенье, орешки и другие сладости. Мы заняли денег у Мандира на то, чтобы всё это купить, и поехали в город. Нагрузив на тележку купленные товары и собрав кое-какие вещи и еду для себя, мы, через пару дней, вернулись обратно в лес.

Этот лагерь был для нас с Шимаджи достаточно трудным. У нас вскрылось множество проблем во взаимоотношениях. У меня, в частности, была идея свободной любви, и мне хотелось общаться с разными женщинами. И хотя непосредственно до сексуальных отношений это не доходило, но всё же причиняло Шимаджи достаточную боль. У неё внутренне была непростая ситуация – с одной стоны, она пыталась эту идею свободной любви разделять, что в общем-то в санньясе приветствуется, а с другой стороны, внутренне она не чувствовала за этим своей какой-то правды, и ревновала, и не хотела меня ни с кем делить. И сейчас уже, по прошествии многих лет, я могу сказать, что она, конечно, была права в этой своей ревности, потому что тяга моя к другим женщинам тогда не из любви шла, а из стремления доказать свою мужскую свободу и независимость. Но тогда ещё это не было так очевидно ни для меня, ни для Шимаджи, и вот мы на этой почве сталкивались с ней, я больше закрывался, а она шла вглубь, и в боль и в зависимость, и вообще честнее была с собой. И мы через все эти трудности искали всё-таки пространство любви и близости, и светлые моменты они, конечно, случались.

Нам пришлось однажды съездить в город – сломался магнитофон, и мы повезли его чинить. И вот там, в городе, в метро, Шимаджи пришла идея открыть Этно-лавку – магазинчик авторских вещей и поделок. Идея пришла отчасти потому, что мы думали про Ксюшу, и хотели быть с ней и как-то помочь ей и найти общее для всех нас дело. А Ксюша умела шить, и с этого мы решили можно начать – пошить одежду для медитаций, что-нибудь в этно-стиле, найти ещё людей, которые что-то делают, и брать товары на реализацию. У нас, конечно, не было никакого опыта, и денег тоже не было, но эта идея вдохновляла, потому что она была наполнена внутренним смыслом и любовью.

И вот мы починили магнитофон и вернулись в лагерь, рассказали эту идею Ксюше, и она тоже вдохновилась, и сказала, что будет с нами, потому что с Гаханом у них начались расхождения, и она там уже себя не хорошо чувствовала. Но у неё были уже обязательства перед ним, - они собирались проводить выездной семинар на природе, и она была главным организатором, и ей нужно было на этот семинар поехать, а уж потом она хотела к нам присоединиться. Всё это было немного мрачно, потому что казалось, что ей там делать уже нечего, но она всё же не могла вот так всё бросить, и поехала в город – готовиться к выезду. У нас тогда, кстати, ещё одно знаменательное событие произошло – мы, когда в городе с магнитофоном были, получили письма с санньясинскими именами из Ошо академии инициации – Шимаджи сама себе имя выбирала – Шима, а Ксюше пришло имя Пурнима – «полная луна». А мы Ксюшину анкету на получение имени отправили в тайне от неё, потому что она давно ещё это собиралась сделать, ещё когда они с Шимаджи вместе у Гахана были, но всё как-то на складывалось, а когда Шимаджи ко мне ушла, анкеты у неё остались, ну и мы так рассудили, что сами отправим – и за Ксюшу тоже. И вот это для неё был настоящий сюрприз и настоящий праздник – что она имя получила и стала санньясинкой Ошо, и мы вместе с ней радовались и такое почувствовали единение и подъём, и нам действительно хотелось быть вместе. Так что мы расстроились, что Ксюша всё-таки поехала с Гаханом на выезд, и очень переживали.

И каково же было наше удивление, когда она буквально через день приехала обратно и сказала, что рассталась с Гаханом, и буквально по пути на выезд поговорила с ним, и вышла из поезда, который как раз шёл мимо Петяярви.

Так образовалась наша маленькая коммуна, которая в таком виде просуществовала около двух лет.



Продолжение следует....